Неточные совпадения
Мелко шагали мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни,
солдаты без оружия, и чем дальше двигалась толпа, тем очевиднее было, что в ее хвосте уже действовало начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в
отряде конной полиции.
— Бузулукского лезервного батальону из
отряда, расквартированного по бунтущей деревне, — скороговоркой рапортовал рослый
солдат с мягким, бабьим лицом.
Сквозь быстро летевшие облака без конца,
отряд за
отрядом, шли
солдаты, штыки расчесывали облака снега, как зубцы гребенки.
С Поварской вышел высокий
солдат, держа в обеих руках винтовку, а за ним, разбросанно, шагах в десяти друг от друга, двигались не торопясь маленькие солдатики и человек десять штатских с ружьями; в центре
отряда ехала пушечка — толщиной с водосточную трубу; хобот ее, немножко наклонясь, как будто нюхал булыжник площади, пересыпанный снегом, точно куриные яйца мякиной.
Нуте-с, — наши сведения такие: вышло семь сборных
отрядов,
солдаты и черная сотня.
Около полудня
отряд остановился на роздых. Сон Райнера нарушался стуком оружия и веселым говором
солдат; но он еще не приходил к сознанию всего его окружающего. Долетавшие до слуха русские слова стали пробуждать его.
Перед утром связанного Райнера положили на фурманку; в головах у него сидел подводчик, в ногах часовой
солдат с ружьем. Отдохнувший
отряд снялся и тронулся в поход.
В конце апреля в укрепление пришел
отряд, который Барятинский предназначал для нового движения через всю считавшуюся непроходимой Чечню. Тут были две роты Кабардинского полка, и роты эти, по установившемуся кавказскому обычаю, были приняты как гости ротами, стоящими в Куринском.
Солдаты разобрались по казармам и угащивались не только ужином, кашей, говядиной, но и водкой, и офицеры разместились по офицерам, и, как и водилось, здешние офицеры угащивали пришедших.
После обыкновенных переписок, требовавших довольного времени, уже 12 апреля выступил из Орской крепости
отряд регулярных войск и успел соединиться с ханом Нурали; но калмыки между тем, подавшись более на юг, столько удалились, что сей
отряд мог только несколько времени, и то издали, тревожить тыл их; а около Улу-тага, когда и
солдаты и лошади от голода и жажды не в состоянии были идти далее, начальник
отряда Траубенберг принужден был поворотить на север и чрез Уйскую крепость возвратиться на Линию.
В тридцати верстах от Сакмарского городка находилась крепость Пречистенская. Лучшая часть ее гарнизона была взята Биловым на походе его к Татищевой. Один из
отрядов Пугачева занял ее без супротивления. Офицеры и гарнизон вышли навстречу победителям. Самозванец, по своему обыкновению, принял
солдат в свое войско и в первый раз оказал позорную милость офицерам.
Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими
солдатами ушел на Тифлис и дальше в Карс, а мы направились в Кутаис, чтобы идти на Озургеты, в Рионский
отряд. О происшествии на станции никто из
солдат не знал, а что подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело было сделано без особого шума в какие-нибудь три минуты.
На случай серьезных столкновений в узкой улице вдоль стен домов стоит
отряд карабинеров, [Карабинер —
солдат или офицер военной полиции, выполняющей функции жандармерии.] с коротенькими и легкими ружьями в руках.
Убить просто француза — казалось для русского крестьянина уже делом слишком обыкновенным; все роды смертей, одна другой ужаснее, ожидали несчастных неприятельских
солдат, захваченных вооруженными толпами крестьян, которые, делаясь час от часу отважнее, стали наконец нападать на сильные
отряды фуражиров и нередко оставались победителями.
— Насилу о нас вспомнили!.. Фланкеры! [
Солдаты фланговых
отрядов!] осмотреть пистолеты! Сабли вон.
Через несколько минут
отряд французских драгун проехал по большой дороге, которая была шагах в десяти от наших путешественников.
Солдаты громко разговаривали между собою; офицеры смеялись; но раза два что-то похожее на проклятия, предметом которых, кажется, была не Россия, долетело до ушей Зарецкого.
Один из раненых генералов, возвратившийся с Кавказа и лично знавший Бегушева, рассказывал потом Трахову, что Александр Иванович
солдат и офицеров своего
отряда осыпал деньгами, а сам в каждом маленьком деле обнаруживал какую-то тигровую злость, но для себя, как все это видели, явно искал смерти!
Сонно и устало подвигались
солдаты и стражники — случайный
отряд, даже не знавший о разгроме уваровской экономии, — и сразу даже не догадались, в чем дело, когда из-под кручи, почти в упор, их обсеяли пулями и треском. Но несколько человек упало, и лошади у непривычных стражников заметались, производя путаницу и нагоняя страх; и когда огляделись как следует, те неслись по полю и, казалось, уже близки к лесу.
Несколько
солдат из этого
отряда квартировали в том самом доме, где жил ученик Артур Бенни.
Навстречу
отряду тянулся бесконечный крестьянский обоз. При приближении
солдат хохлы медленно, один за другим, сворачивали своих громадных, серых, круторогих, ленивых волов с дороги и снимали шапки. Все они, как один, были босиком, в широчайших холщовых штанах, в холщовых же рубахах. Из расстегнутых воротов рубах выглядывали обнаженные шеи, темно-бронзовые от загара и покрытые бесчисленными мелкими морщинами.
И тотчас же над самой его головой пронесся, сотрясая лед и бряцая оружием,
отряд верховых
солдат.
Мы должны из готового уже, но сырого материала организовать стройные военные
отряды, народную нашу армию, обучить, насколько возможно, наших будущих
солдат, чтоб они ловко умели действовать и косой, и саблей, и штыком, и пулей, ввести дисциплину, а дух свободы и дух военный — старый польский дух, благодаря Бога, еще не умер!
Между тем студенты снова собрались на университетском дворе. Когда они подходили к цели своего путешествия, то увидели, что на площади, между университетом и академией, уже был
отряд жандармов. За университетом тоже стояли
солдаты, спешно вызванные из казарм Финляндского полка.
Опять по топям, по густым рисовым полям усталый
отряд двигался к Го-Конгу. Шел день, шел другой — и не видали ни одного анамита в опустелых, выжженных деревнях, попадавшихся на пути. Днем зной был нестерпимый, а по вечерам было сыро. Французские
солдаты заболевали лихорадкой и холерой, и в два дня до ста человек были больны.
Но — странное дело! —
отряд уже был близко, а из укреплений не стреляли. Авангард, с которым был и Ашанин, подошел к Го-Конгу, большому форту, выстроенному на холме, окруженному рвами и командующему местностью и имеющему 300 метров по фасу и 85 амбразур и… там не было никого… Все пусто. Внутри форта было 40 блиндированных казарм…
Солдаты бросились осматривать их и скоро торжественно привели трех стариков.
Маленький
отряд довел Игоря до самой площади костела. Здесь тоже был разложен костер, и несколько неприятельских
солдат негромко беседовали между собой. Озаренные светом догорающего топлива, страшными призраками, исчадиями ада казались трупы несчастных крестьян, все еще не убранные их палачами.
A расшитые золотом пестрые мундиры все приближались и приближались к ним… Уж был ясно слышен лошадиный топот и громкий говор неприятеля с его типичным акцентом… Грубый смех то и дело звучал в
отряде. Потянуло в воздухе сигарным дымом. Очевидно, кавалерийский неприятельский разъезд ехал без начальника, потому что
солдаты держались вполне свободно.
A кругом валились последние
солдаты разбитого наголову неприятельского
отряда. Слышались стоны раненых, крики сдающихся на милость победителей. Уже там и тут махали белые платки, сигнализируя сдачу, и молодой подпоручик Гардин вел целую толпу разоруженных его бравыми солдатиками военнопленных.
— Из вашего ли
отряда, не знаю.
Солдаты, но только здешние, деревенские.
За низкими сараями артиллеристы торопливо устанавливали орудия с длинными хоботами.
Солдаты пробивали в глиняных оградах бойницы. К деревне крупной рысью подъезжал
отряд лохматых казаков, лошади играли. И везде солнце сверкало, и была бодрящая прохлада утра, и кипела взволнованная работа, и таинственно бухали в туманной дали редкие орудийные выстрелы. Скоро тут закрутится сверкающая смерть. Лица всех были сосредоточенны, серьезны — и как прекрасны!
Помню я еще, в
отряде 1852 года, один из молодых
солдат к чему-то сказал во время дела, что уж, кажется, взводу не выйти отсюда, и как весь взвод со злобой напустился на него за такие дурные слова, которые они и повторять не хотели.
Однажды я встретил на дороге шедшую под конвоем большую толпу обезоруженных
солдат. Все были пьяны и грозны, осыпали ругательствами встречных офицеров. Конвойные, видимо, вполне разделяли настроение своих пленников и нисколько им не препятствовали.
Солдаты были из расформированного
отряда Мищенка и направлялись в один из наших полков. На разъезде они стали буйствовать, разнесли лавки и перепились. Против них была вызвана рота
солдат.
В
отряде генерала Мищенко захвачена японская повозка с тюками прокламаций, напечатанных по-русски в Токио и обращённых к нашим
солдатам.
В
отряде уже знали, как отнесся генерал к раненому молодому офицеру, любимому
солдатами за мягкость характера, за тихую грусть, которая была написана на юном лице и в которой чуткий русский человек угадывал душевное горе и отзывался на него душою. Такая сердечность начальника еще более прибавляла в глазах
солдат блеска и к без того светлому ореолу Суворова.
Полковник Манштейн бросился на герцога и держал его, пока не вошли в комнату гренадеры. Они схватили его, а так как он, в одном белье, вырываясь, бил их кулаками и кричал благим матом, то они принуждены были заткнуть ему рот носовым платком, а внеся в приемную, связать. Регента посадили в карету фельдмаршала Миниха с одним из караульных офицеров.
Солдаты окружили карету. Таким образом, пленник был доставлен в Зимний дворец. Другой
отряд гренадер арестовал Бестужева.
К вечеру в город вступил
отряд японской пехоты, состоящей из совершенно молодых
солдат.
Десятка два
солдат из
отряда Щегловского возвратился к нему с мешками золота и, поощренные удачей, отправились снова на поиски.
Надо видеть оживлённые лица офицеров и
солдат в
отрядах, на передовых позициях в дни, когда туда достигает «почта-летучка» и приносит письма.
Заметив меня, все выпучили глаза, как на чудище, выступившее из полу. Обращавшийся к
солдату офицер, высокий, осанистый, с воинственным, загорелым лицом и огромными усами, разметавшимися в стороны (это и был начальник
отряда), спросил меня — не с приказанием ли я от начальства.
— Что же, что суздалец, такой же
солдат, как и другие… Суздальский-то полк нешто выше других. Хвастать ты горазд и все вы, суздальцы… Я-де суздалец… В
отряд вас напихали, а что толку… — раздражительно заметил другой, тоже старый
солдат.
Наконец в один вечер показалось необыкновенное зарево, пальба утихла, и вскоре прибежал шведский
солдат с вестью об осаде Менцена, разорении мызы и взятии в плен
отряда.
— Через пять дней я окончательно выписываюсь из лазарета. Могут в Литве начаться военные действия, стыдно мне в это время не быть при полку. Пожалуй, еще трусом назовут, а я скорее готов всадить себе пулю в лоб, чем заслужить такое позорное название. Со мною выписываются десять
солдат. С этим
отрядом делаю крюку верст пятьдесят, может быть, и более от маршрута нашего. Хоть бы пришлось опять под суд, как Бог свят, я это исполню. Мы завертываем уж, конечно, не к пану Стабровскому, а… отгадаете ли куда?
Схватками с малочисленными
отрядами неприятеля знакомил он понемногу русского
солдата с его силами, с потехою военных удач и воспитывал дух его к будущим победам.
Варшава была взята, отдельные
отряды разбиты. Сотни, тысячи людей были расстреляны, забиты палками, сосланы. В числе сосланных был и молодой Мигурский. Имение его было конфисковано, а сам он определен
солдатом в линейный батальон в Уральск.